— Давай не откладывай! Надо сыграть свадьбу до вика. А то убьют тебя — и даже сына не останется!
Подбодрил, ничего не скажешь.
— Да я не против… — промямлил я без особого энтузиазма.
Свартхёвди удивленно воззрился на меня. Он полагал, что я «чисто конкретно» влюблен в его сестричку.
— Эй! Побратим! Есть кто-то, о ком я не знаю? Ну-ка выкладывай!
И что мне сказать? Что его сестричка слишком меркантильна? Ну так это по его понятиям — достоинство, и немалое.
Или рассказать о моем романе с его матушкой? Держи карман шире!
— Так это… — проблеял я. — Свадебный дар…
Медвежонок решительно махнул рукой, отметая финансовые проблемы.
— Пусть будет так. Когда отец Эйвинда потребует обратно свадебный дар, ты его вернешь из собственных средств. А пока будем считать, что это и есть твой дар! — решительно заявил он.
— Не уверен, что твоя сестричка согласилась бы с таким раскладом, — заметил я, решив до времени помалкивать о том, что дар этот, собственно, уже вручен.
— Кого волнует ее согласие! — проворчал Свартхёвди. — Я — старший в семье!
С этим тезисом можно было бы поспорить, но я не стал.
— Ее согласие волнует меня!
— Братец! — Медвежонок облапил меня и обдал мощным пивным выхлопом. — Моя сестренка только о тебе и мечтает, с тех пор как тебя увидела!
— А как же Эйвинд?
Свартхёвди смутился, но — ненадолго.
— Ей лестно было бы выйти замуж за ярла и сына конунга! Вдобавок он был таким красавчиком, а ты — сущий урод. Но… — Медвежонок ухмыльнулся во всю пасть. — Любовь зла. И козлы этим пользуются.
Это была моя поговорка. Вернее, базовый вариант насчет «полюбишь и козла» принадлежал варягам. Причем в позитивном смысле: козел здесь — символ сексуальной мощи. Третий после жеребца и быка. Но мой вариант норманам тоже понравился.
— Хватит! — буркнул я. — Гудрун мне по нраву, но кто знает: буду ли я жив послезавтра.
— Это еще почему?
Я не стал скрывать: поведал про тролля. Или, как вариант, троллиху.
Честно говоря, я ожидал, что Медвежонок воспрянет и пожелает присоединиться к нам.
Не-а. Не воспрял. Отпустил пару грязных шуток насчет межвидового совокупления, а потом, уже серьезно, сообщил мне, что я — дурень.
— Ну зачем ты влез? Тебе что, великанша милей моей сестрички? Пусть бы Полбочки ее ублажал…
— С нами ведь твоя матушка идет, — напомнил я. — За нее ты не беспокоишься?
— С чего бы? Ей йотунша точно ничего не сделает. Она ж женщина, тем более — вёльва. Послушай, брат, мой совет: увидишь великаншу — беги со всех ног. От йотунши тебе не удрать, потому что бегаешь ты скверно. Однако Хегин бегает еще хуже. Глядишь, она его сцапает и за тобой гнаться не станет.
— Не пойдешь, значит? Боишься, что не справишься?
— Я — берсерк! — гордо заявил Медвежонок. — Но не дурак. Если увижу великана или, хуже того, великаншу, в драку без нужды не полезу. Убить йотуна можно. Ты да я да Стюрмир, пожалуй, сумели бы. Но за убитого великана придет мстить вся его родня.
И наступит день, когда ты уснешь на скамье в своем доме, а проснешься в йотуновом желудке. Слыхал историю про Гренделя, Пчелиного Волка и конунга Хродгара?
Я кивнул. Смотрел в свое время и кино, и анимашку.
— Так вот, Пчелиный Волк, он тоже был берсерком. И с йотуном Гренделем он справился. Но от мести Гренделевой родни это его не спасло. Так-то, старший братец! Расскажешь потом, хорошее ли пиво варит йотунша. А я пока попью твоего! — Хлопнул меня по спине и отправился уничтожать мой, вернее Хавчика, стратегический резерв спиртного.
А я сел на бревнышко и задумался. Но ни одна путная мысль ко мне так и не пришла.
Тогда я выкинул проблему из головы, встал и пошел пить пиво и петь песни. То есть наслаждаться тем, что каждый настоящий норман почитает истинным счастьем.
— Она придет, можешь не сомневаться! — Полбочки жарко дохнул мне в ухо ядовитой смесью чеснока и перегара. Я отстранился. Положил руку в перчатке из мягкой кожи на оголовье Вдоводела. Прикосновение меня успокоило… Но тут я вспомнил о том, что сказал Свартхёвди о мести йотунов, и поспешно убрал руку. Будем договариваться… Хотя… Интересно знать, как! И — о чем? Что я могу предложить волосатому йети? Пожрать? Этого добра у него и так навалом. Приходи и бери любую овцу Хегина на выбор. Самого Хегина — в качестве сексуального развлечения? Идея интересная. Но, боюсь, Полбочки станет возражать. Напугать лихим посвистом? Так это явление временное. Я обернулся и поглядел в открытые двери корабельного сарая на Рунгерд.
Скандинавская вёльва и землевладелица была невозмутима.
Увешалась оберегами, умастилась какой-то травяной мазью (мне, кстати, тоже предлагала, но я отказался — запашок какой-то… бабий) и сидит, напевает свои ведьминские песенки-заговоры. Страха — ни на мизинчик.
Меня это подбадривало. Если Рунгерд не особо беспокоится, то, надо полагать, и мне ничего смертоубийственного не угрожает.
Я прокрутил в уме полученные инструкции: на рожон не лезть, резких движений не делать. Вести себя гордо и уверенно.
«Ты — на своей земле, — сказала Рунгерд. — И йотун тоже знает, что здесь не Нифльхейм. Ты — человек, а Митгард — земля людей».
Ну да, в своем дворе любая собака лает громче. Будем надеяться, что йети действительно знает, что этот двор — мой.
В любом случае, если йотун (или йотунша) вознамерится добраться до Рунгерд, сначала волосатой твари придется пройти мимо нас с Хегином.